Маргарита Минина - Марго и демиург. Роман
Однажды, еще до начала моего романа с АМ, разговор между мною и Элькой зашел об относительных достоинствах и недостатках обнаженных женских и мужских тел. Тогда она сказала: – Все-таки у нас, девочек, все это выглядит в общем ничего себе. Не то, что у мальчишек. У них же выпирают эти их «сосиски». Отвратительно, правда?
Элька даже передернулась. Я тоже попыталась представить эти их ни разу не виденные «сосиски» и невольно поморщилась. Надо сказать, что мои представления о мужских детородных органах носили отчасти фантастический характер. Где-то я услышала или прочла, что у самцов тюленей, то ли у китов они представляют собою спрятанную в полости тела кость. И эту кость они выдвигают по мере надобности только во время спаривания. Примерно так – в виде кости – мне рисовались и мужские сосиски, хотя я, конечно, многократно наблюдала на морском пляже резвящихся маленьких мальчиков, чьи крошечные органчики ничем не напоминали кость.
Думала я об этих сосисках с пугливым омерзением, понимая, что они просто разворотят все внутри меня, если когда-нибудь туда проникнут (что, конечно, вряд ли, как выражалась Элька). Но если все-таки проникнут, думала я, приходя во все больший ужас, то в моей потаенной щелке навек воцарится запах казармы – запах пота и портянок самца, а то и нескольких самцов. Второе, правда, заведомо невозможно, потому что даже одного я допущу туда только по великой любви, то есть, единственной и вечной любви. И, кто знает, может быть, и смирюсь с его там пребыванием. Но несколько самцов – это уж явный перебор.
Но тогда ни мальчишки, ни их сосиски нам с Элькой не грозили. Я вспомнила тот наш с ней давний разговор сейчас, когда уже сосиска не какого-то сопливого юнца, а взрослого мужчины грозила мне. И даже начинала будоражить мое воображение.
***
АМ продолжал давать мне «уроки в тишине». Хотя из-за постоянной нехватки времени, чему виной были резко участившиеся репетиции, эти свидания происходили реже, чем мне того хотелось. Должна признаться, похоть, и без того вовсю бурлившая во мне, в ходе таких «индивидуальных занятий» разгоралась все сильней. Возможно, «похоть» – не самое приятное слово. Но я не могла найти для своих ощущений определения точнее.
Итак, бастионы сдавались, редуты рушились в ходе чуть ли не каждой нашей встречи, но у меня даже и мысли не возникало прервать этот наш восхитительный роман, для которого на языке холодных сердцем юристов существует иное определение: «Совращение (и даже растление) малолетней».
Вскоре наши с АМ отношения в ходе этих сеансов зашли уже так далеко, что зон, скрытых от глаз и прикосновений другого, уже не оставалось ни у меня, ни у него. Только моя девственность в физическом смысле оставалась нетронутой. И то лишь потому, что АМ упорно отказывался увенчать нашу близость этим завершающим аккордом. Я-то как раз была вполне не прочь, чтобы эта неизбежность случилась поскорей. Даже сама предлагала ему сделать «последний шаг». Но он был как кремень. Я даже стала тревожиться, вдруг что-то со мной не в порядке? А, может, он импотент? Ах, мой бедный и любимый АМ. Даже если это и так, я все равно его не брошу. Потому что он хороший…
Несмотря на грызшие меня сомнения в собственной или его сексуальной полноценности, я буквально летала. Я гордилась собой, как женщиной, и, если честно, поглядывала свысока на своих одноклассников и одноклассниц. Ведь Марго, еще пару месяцев назад столь сильно от них отстающая, теперь могла дать им сто очков форы по части сексуального опыта. Они, особенно, мальчики, казались мне очень маленькими и незрелыми. Я раскрепостилась настолько, что однажды на перемене, поймав очередную стрелу «безнадежной любви», пущенную из грустных глаз Славика, на глазах у всех подошла к нему, ласково потрепала его за волосы и вдруг, привстав на цыпочки, поцеловала в щеку совсем рядом с его запрыгавшими губами. Вокруг раздались смешки, а Славик потерял дар речи, покраснел, как рак и совсем «поплыл» – вылитый боксер, внезапно пропустивший сокрушительный удар. Я даже на мгновение испугалась, что он сейчас заплачет. То ли от радости, то ли от унижения, вызванного сознанием того, что вся долгие годы хранимая им верность совершенно бесперспективна и мне ни чуточки не нужна. Мне кажется, что тогда он почувствовал именно это. Ах, бедный милый Славик! Долго ли еще ты будешь бессловесной тенью следовать за своей, вернее, совсем не твоей, королевой Марго?
***
АМ уже давно мог целовать меня везде и под звон моих серебряных молоточков регулярно тащил из меня «бегемота» (ау, Элька!). А я впервые в жизни познакомилась с мужской «сосиской» (в случае АМ, наверное, правильнее было говорить о «сардельке») и научилась «делать ему хорошо» с помощью рук и рта.
Да, я научилась делать минет. И должна сказать, что этот способ доставлял мне особенное удовольствие. Я постоянно совершенствовалась и достигла в этом искусстве «степеней высоких», за что не раз удостаивалась от АМ благодарных похвал.
Однажды он признался, что минет в моем исполнении доводит его до умопомрачения. Сказал, что когда я «это» делаю, поглядывая на него снизу вверх, а он, работая чреслами и руками, сжимающими мою голову, управляет этим процессом, задавая нужный ему ритм и заставляя меня все глубже заглатывать его, то… То к той палитре ощущений, которые сопровождают сексуальные действия, примешивается еще трудно выразимое чувство полной моей покорности и его всевластия надо мной. И главной причиной, порождающей это необыкновенно приятное ощущение, безусловно, является этот мой взгляд снизу вверх.
– А что испытываешь ты, Марго, когда так вот глядишь на меня снизу?
Я задумалась, а потом сказала:
– Наверное, испытываю что-то похожее. Только наоборот. Я действительно чувствую какое-то унижение, но только очень волнующее… и сладкое. Вашу, АМ, безусловную надо мной власть. И покорна в этот момент, как рабыня.
– А знаешь, Марго, я тут внезапно понял, что в песне «подмосковные вечера» описан тот же минет.
– ????
– Ну как же, вспомни – «Что ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня.»
Я засмеялась: – Да, и вправду похоже.
– И дальше – «Трудно высказать. Нет, не высказать, все что на сердце у меня-я-я» – последнюю строку АМ пропел, явно пародируя. – Автор чувствует в точности то же, что и я – в этот момент.
С тех пор и до сего времени, когда я слышу эту песню, в голове у меня невольно возникают образы один скабрезнее другого…
***
Иногда я со стыдом представляла себе, что бы почувствовали мои родители, узнав, какой огромный путь проделала их доченька за пару месяцев – от полной и, пожалуй, даже чрезмерной невинности до почти ничем не сдерживаемого бесстыдства (которое я предпочитала именовать раскрепощенностью), от неумения целоваться до оральных манипуляций с мужской сарделькой. Я сама поражалась и невольно ужасалась стремительности своего развития в сторону того, что еще недавно казалось мне грязным и неслыханным развратом. И старалась об этом не думать. А если и думала, то говорила себе: «Это же моя первая и наверняка последняя любовь. Единственная и главная в жизни! Понятно же, что я уже больше никогда и никого не полюблю. А разве можно запачкаться, если ты доставляешь радость и наслаждение самому любимому на свете человеку? Конечно, нет…»
Да, пусть он тянет с тем, чтобы меня «взять», и я все еще хожу в девственницах… Но ведь разрядку-то я ему, моему любимому, приношу? И он разряжается. Да еще как! Стало быть, не импотент? Ну, ничего, в следующий раз я его соблазню. А когда этот следующий раз? Ага, в ближайший вторник. Отлично, уж тогда ему не отвертеться.
***
– Марго, а почему вы решили не расписывать каждый этап вашего «совращения», как вы его называете, последовательно? Ведь такие описания – это «хлеб» для эротических историй, к которым явно тяготеет ваш текст.
– Просто не вижу смысла подробно останавливаться на каждом этапе той технологии совращения, которая и без меня каждому (и каждой) хорошо известна. Все без исключения рыцари и их более или менее прекрасные дамы проходили через это. Ведь этот самый первый и самый важный для девушки «раз» протекает примерно одинаково.
– Верно, эту технику издавна сравнивают с осадой крепости.
– Ага, избитое сравнение. Но довольно точно описывает весь процесс с начала и до того почти неизбежного хэппи-энда, когда запыхавшийся, но счастливый победитель водружает свой потрепанный и изрядно политый кровью и прочими выделениями флаг над поверженным «Рейхстагом».
– Что ж, образ яркий, но какой-то неаппетитный.
– А вы эстет?
– В некотором роде. Но дело не в этом. Вы уверены, что исход этой осады всегда предопределен?
